Олендер Пётр Моисеевич — известный военный журналист, поэт, майор (Приказ НКС от 19 июня 1943 года № 0021/П).
|
Увеличить |
|
|
|
Увеличить |
Увеличить |
Увеличить |
|
|
Увеличить |
Увеличить |
«...Другом-ли городе, где мы будем жить и работать, но обязательно вместе. Я тебе, девонька, писал тебе с перебоями, да и от тебя из-за моего длинного путешествия ничего не получал. Сегодня, как только приехал дал тебе телеграмму. Надеюсь, что ты ее получила быстро и поэтому я тебе не доставляю лишнего беспокойства. Послал тебе одновременно 750 рублей. Мало я высылаю, трудно вам, но это надо преодолеть, пережить, чтобы потом вволю вкусить все, что нам даст виктория.
Лизонька, ты вероятно уже знаешь о том, что я награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. В редакции мне сказали, что тебе послали по этому поводу телеграмму. Итак, теперь твой муж не просто муж и даже не просто орденоносец, а кавалер ордена. Кстати, из всех журналистов Советского Союза я получил его первым. Приятно, конечно. Я поздравляю тебя, родная, с этим, ибо знаю что это награждение важно и радостно для тебя не меньше, чем для меня. Ордена я еще не получил, меня только догнала телеграмма о награждении. Через несколько дней, когда опять поеду на фронт мне его там выдадут. Вот девонька, такие у нас дела — хорошие дела...»
«...На то, что я много работаю для газеты, езжу на фронт и т.д. Круг моих интересов все более и более вертится вокруг литературы. Из-за этого слава богу, я не стал и не стану сам литератором. Виновно окружение. Судьба насадила вокруг меня поэтов — Твардовского, Долматовского, Суркова и многих других, прозаиков — Гроссмана, Туров, Славина и вот целыми вечерами, если они у нас свободны от дел, спорим о литературе и смакуем ее. Кстати, Довженко также переметнулся от кино в литературу и он повышает голос выше всех. Он чертовски талантливый человек, но с каким-то вывихом. Во всяком случае это интересно. Я немного радуюсь за себя и не могу не похвастать перед тобой, что знаю многое не хуже, а даже лучше их.
Когда Витя подрастет я его непременно отравлю этим делом — любовью к поэзии и литературе. Это такой краеугольный камень, который нужен каждому человеку. Ты и представить не можешь себе, как даже на войне вопросы культуры влияют на все хорошее и плохое.
Ну, довольно лирики. Закончу этот раздел письма маленькой сплетней — Корнейчук женился на Ванде Василевской. Молодожены были вчера у нас в гостях. Как видишь, война не мешает не только любви к литературе, но и некоторым людям жениться и разводиться...»
6-VI 1942
Валуйки
КОПИЯ
Третьего марта 1944 года в дер. Лясовка, Андрушевского района Житомирской области был смертельно ранен корреспондент по Первому Украинскому фронту майор Олендер Пётр Моисеевич. Произошло это при следующих обстоятельствах: майор Олендер и бывшие с ним корреспондент «Красной Звезды» Хомзор и водитель Тессиор остановились на ночлег в деревне Лясовка. Спустя некоторое время местные жители сообщили Олендеру о том, что в селе появилась группа вооруженных людей — бандеровцев, которые ходят из хаты в хату и вымогают продукты. Затем прибежала женщина, которая сообщила, что в соседней хате преступники пытаются изнасиловать дочь хозяйки. Майор Олендер немедленно выбежал за тем, чтобы прекратить надругательство и задержать бандитов. При его появлении один из трех находившихся в хате бандитов дал очередь из автомата, после чего все трое бросились бежать. Раненый тов. Олендер упал и попытался при этом задержать преступников выстрелами из пистолета. Однако после первого выстрела пуля застряла в дуле и преступники получили возможность скрыться. В этот момент в селе, не занятом войсками, не было никого, кто мог бы задержать бандитов. Присутствовавшие жители оказали первую помощь раненому товарищу Олендеру.
Через пятнадцать минут к месту происшествия прибыл старший лейтенант Хомзор и водитель Тессиор, которые по распоряжению тов. Олендера ездили в соседнее село на узел связи. Они остановили случайно проходившую по селу грузовую машину с бойцами и офицерами 15-й штурмовой инженерно-строительной бригады РГК, в числе которых был начальник политотдела бригады подполковник В. А. Шишлов, начальник 3-го Отделения майор Швец, врач капитан медицинской службы Л. С. Крепак и несколько рядовых бойцов. Врач Крепак оказа первую помощь раненому Олендеру. Остальные офицеры и бойцы прочесали всю деревню и прилегающие поля, но преступников не обнаружили.
После первого поверхностного исследования ранения тов. Олендера не было найденым особенно опасным — входное пулевое отверстие находилось на правой ноге в области колена, выходное отсутствовало. Было решено как можно скорее извлечь пулю, для чего требовалось вмешательство хирурга. присутствующие оборудовали легковую автомашину тов. Олендера для перевозки его в госпиталь, но тов. Олендер, ссылаясь на невыносимые боли, протестовал и врач категорически запретил перевозить его в госпиталь на легковой машине, предложил вызвать для этого специальную санитарную машину.
Корреспондент «Красной Звезды» тов. Хомзор сообщил телеграммой о случившемся Военному Совету фронта и начальнику санитарного управления, с просьбой выслать за тов. Олендером самолет или санитарную машину. Машина прибыла из ПЭП-18, расположенного в гор. Житомире. До прибытия машины у постели раненого дежурил врач узла связи штаба фронта. Состояние здоровья тов. Олендера не внушало опасения. Он был в полном сознании и жаловался только на острые боли в области желудка, ссылаясь на то, что подобные боли у него бывали и раньше.
В ночь на 4 марта врач и представитель ПЭП доставили Олендера в госпиталь, где он скончался в пять часов утра.
Вскрытие показало, что ранение было далеко не таким легким, каким показалось после первого поверхностного исследования. В данном случае имело место слепое пулевое ранение, когда пуля после столкновения с костью в колене ноги сдежажа сделала рикошет и пошла вверх, повредив на своем пути бедренную кость и далее в полости живота — мочевой пузырь и печень. По прибытии в госпиталь раненый находился в шоковом состоянии.
6 марта майор Олендер был похоронен на Житомирском городском военном кладбище с воинскими почестями. Гроб с прахом тов. Олендера был выставлен для доступа прощающихся и почетного караула в клубе НКВД Житомирского Управления. Затем в сопровождении экскорта отдельной роты 234-го фронтового запасного полка под командой капитана Соколова и военного оркестра, похоронная процессия последовала на кладбище. На траурном митинге выступили представитель Политуправления фронта майор Агеев, представитель Житомирского обкома и горкома ВКП(б) тов. Сирош, от редакции «Красной Звезды» старший лейтенант Хомзор, от коллектива фронтовой газеты «За честь Родины» капитан Станевский. Во время погребения был дан трекратный салют. На могилу возложили венки от Военного совета фронта, от Политуправления фронта, от Житомирского обкома ВКП(б), Житомирского горсовета, редакции «Красной Звезды» и от группы корреспондентов фронта.
Заместитель начальника Политуправления
I-го Украинского фронта
полковник Усов
Война стоит нам многих жертв и мы не раз уже в этих стенах называли имена своих погибших товарищей — Лапина, Хацравина, Шуэра, Анохина, Бельхина, Вилкомира, Розенфельца. Мне думается, что человек никогда не может привыкнуть к смерти, он привыкает к ее близости, но не к ней самой и потому весть о новых потерях друзей с новой силой ударяет в сердце. Смерть враждебна и ненавистна жизни. Наша Великая Отечественная война есть война жизни против смерти, той самой смерти, которую несет миру германский фашизм. Смерть семьи, любви, духа, смерти творчества, смерти дружбы, правды, веры, смерти надежды.
Наша Красная армия есть армия жизни, борющейся со смертью. В эти дни мы переживаем великое торжество. Мировая смерть, ее темные и страшные силы поверженные, разбитые уползают с нашей земли. Жизнь и свобода, разум и честь побеждают смерть, рабство, тьму. Мир возрождается к жизни и свету.
Но и в эти дни, товарищи, гибнут на полях сражения десятки и сотни наших людей, борцов против смерти и тьмы.
 | |
| Пётр Олендер, 1943 г. (из архива В. П. Олендера) |
<...>
Когда военный корреспондент — писатель, прозаик или поэт, он невольно думает не о самом событии, но о его участниках. Корреспондент «Красной звезды» Олендер страстно любил поэзию. Я помню, как в приднепровском селе он читал мне стихи... Это был человек с большой военной культурой. Он видел в войне творчество, он прислушивался к дерзаниям, рутину он ненавидел и в поэзии и в тактике. Он был фанатичным тружеником. Его статьи, подписанные псевдонимом полковника Донского, помогли многим молодым командирам разобраться в наступлении. Без малого три года проработал, точнее, провоевал Олендер, прошел с армией от Сталинграда до Западной Украины и погиб, как солдат, от пули.
<...>
Илья Эренбург «Сила слова»
<...>
Я читал в редакции статьи полковника Донского. Осенью 1943 года в Слободке — напротив все еще занятого немцами Киева — я встретился с полковником Донским. Его настоящая фамилия была Олендер. Статьи его были хорошими, спокойным разбором военных операций, он многому научил молодых командиров. А мы заговорили не о войне — о жизни, об искусстве. Олендер декламировал Блока, Багрицкого. Потом мы толковали о верности, о белых хатах, о разлуке. Олендер походил на романтического юношу, и я ему сказал:«Будь я моложе, будь вы старше, а главное, будь век другим, мы бы сидели с вами в какой-нибудь «Ротонде» и говорили бы не о рокадной дороге, не о понтонах, а совсем о другом, вот как сегодня...» Мы расстались будто старые друзья, а пробыли вместе всего несколько часов. В 1944 году Олендер погиб как солдат — от пули.
<...>
Илья Эренбург «Люди, годы, жизнь»
<...>
Сегодня наши сталинградские корреспонденты Пётр Олендер и Владимир Кудрявцев подробно рассказывают о том, что творится в лагере окруженного врага. Материал написан по трофейным документам, признаниям пленных, письмам солдат и офицеров, найденных на поле боя. Множество обмороженных. Большие потери от нашего огня. Полевые госпитали не вмещают всех раненых. Голод, болезни.
Почему же противник еще держится? Вначале у окруженных была иллюзия, что их выручат. В «кольце» установлена жесточайшая дисциплина — расстрел за попытку сложить оружие. Многие боятся ответственности за злодеяния, совершенные на советской земле. Наши спецкоры предупреждают: легкомысленно было бы думать, что битва за Сталинград позади, что город вот-вот будет очищен от врага. Противник создал довольно плотную оборону. Он успел здесь построить большое количество дзотов, противотанковых и противопехотных препятствий, минных полей, проволочных заграждений...
<...>
<...>
«Последний бой» — так называется корреспонденция Петра Олендера, очевидца тех событий. Один из эпизодов последних боев. В большом здании на площади помещался штаб немцев, где засели офицерские команды. Площадь была забаррикадирована, но наши подразделения быстро оказались по ту сторону баррикад, окружили здание штаба. Противник поднял белый флаг. Во двор здания вошли наши командиры, перед которыми немецкие часовые взяли «на караул». Потом часовые с немецкой аккуратностью сложили оружие, построились в шеренги и по русской команде «шагом марш» отправились в плен.
Один из последних опорных пунктов врага ликвидировало подразделение старшего лейтенанта Беспалого. Оставались уже считанные очаги немецкого сопротивления, и как-то само собой установилось, что снаряды наших орудий стали для противника своеобразным приглашением сдаваться в плен. Пять минут артиллерийского налета на немецкие блиндажи, затем пять минут тишины — и вот из подземных нор вылезают солдаты, размахивая нательными рубахами вместо белых флагов.
— Постучишься в немецкие блиндажи снарядом — они и выходят, — посмеивались артиллеристы.
Трудно было бойцам идти в атаку в этот последний день Сталинградской битвы, но шли мужественно, не оглядываясь. И об этом написал наш корреспондент:
«Командир полка спал с телефонной трубкой в руке... Да, очень устали наши люди в эти дни, преследуя и уничтожая врага. Они засыпали на морозе, с куском хлеба во рту, прислонившись к стене, забравшись в воронку. Но стоило разбудить заснувшего бойца, сказать ему, что надо идти вперед, — и усталость отступала».
Голос истории, ее гулкая поступь слышатся в таких строках очерка:
«В Сталинграде есть стена, изрешеченная пулями и осколками. На ней надпись: «Здесь стояли насмерть гвардейцы Родимцева». Вторая надпись несколько ниже: «Презирая смерть, мы победили». Обе надписи были сделаны в те тяжелые дни, когда немцы шли вдесятером на одного нашего бойца, бросали по десять танков на один наш, по десяти самолетов на один наш самолет. Но никакие усилия врага не надломили волю к борьбе сталинградцев.
Ночь. По развороченному снарядами Сталинграду бредут пленные. Над городом раздается гул самолета. Это «хейнкель». Он делает разворот над горящими зданиями и... сбрасывает на парашюте боеприпасы. Медленно, освещенный заревом, опускается этот груз на землю. Поздно! Исход битвы уже решен!»
<...>
<...>
Среди других материалов особое внимание привлекает статья полковника П. Донского «Параллельное преследование». Статья большая, на три колонки. Само название говорит о ее содержании. Написана она эрудированным человеком, знающим историю оперативного и тактического искусства. Но это не только историко-теоретическое изыскание, а собранный по крупицам опыт параллельного преследования в последних операциях. Мы были уверены, что ее с интересом и пользой для себя прочитают не только командиры частей, соединений, но и военачальники, и, судя по полученным откликам, не ошиблись.
Но кто же такой полковник П. Донской? А это наш специальный корреспондент капитан Пётр Олендер, хорошо знакомый читателям по его репортажам и другим материалам со Сталинградского, Донского, Юго-Западного и других фронтов. Но прежде чем рассказать о превращении капитана в полковника, расскажу о самом Олендере, и не своими словами, а процитирую Василия Гроссмана. Василий Семенович знал его не только по корреспонденциям и очеркам, он с ним встречался на фронте, видел в самых критических ситуациях, ел, как говорится, кашу из одного котла. Он так тепло, проникновенно говорил об Олендере, что мне не захотелось сокращать текст выступления, и, попросив извинения у читателей за длинную выдержку, я приведу ее полностью:
«Олендер начал войну на Юго-Западном фронте. Он был свидетелем и участником величайших битв нашей армии. Он был в Киеве в августе и сентябре сорок первого года. Он буквально за два часа до того, как сомкнулось кольцо киевского окружения, выехал на своей «эмке» по проселочной дороге из района Прилук. Весной и летом он освещал бои на Дону, упорные оборонительные сражения у Клетской и Котельникова, затем Сталинград, бои Донского фронта северо-западнее Сталинграда. Все мы помним это тяжелое лето, знойную степь, сожженную солнцем, страшную пыль, стоявшую день и ночь в воздухе. И все бывшие там спецкоры помнят фигуру Олендера с его вечной трубочкой, Олендера, всегда возбужденного, взвинченного, обтиравшего пот, смешанный с пылью, со своего большого лба, всегда спешащего то на узел связи, то в оперативный отдел, Олендера, примостившегося у самодельного стола, склонившего свою большую лысеющую голову над блокнотом, зажигающего каждую минуту гаснувшую трубку лоскутками бумаги — у него никогда не было спичек, он всегда терял их. Вечно живой, вечно кипящий, не знающий дня и ночи, он провел эти тяжелые месяцы обороны на Волге в кипучем труде, в беспрерывной работе, разъездах, всегда сохраняя бодрость духа, веру в нашу победу. Лишь раз или два пришлось мне видеть его утомленным, грустным, рассеянным. Это настроение проходило быстро, и он вновь бурлил, действовал, работал.
Я помню его в июльский день сорок второго года в глубоком овраге под станцией Поныри, в полку, выдержавшем первый удар немцев. Мы сидели на траве, слушали рассказ полковника Шеверножука, и Олендер жадно блестящими глазами смотрел на командира, задавал вопросы, писал и снова смотрел, разглядывал. Помню маленький эпизод. На бреющем полете появился «мессер», и несколько узбеков быстро и спокойно открыли огонь по «мессеру». Как хозяйски радовался Олендер и, дергая меня за рукав, говорил:
— Нет, вы только поглядите, как они спокойно, как они хорошо себя ведут. Вот показать бы их дуракам, которые считают, что узбеки не умеют воевать.
Он сидел спокойно лишь тогда, когда писал. Ночью мы просыпались на нарах, видели ставшую уже привычной фигуру, сидящую за столом, два-три светильника, разложенную на столе карту, блокноты, записки, слыхали пыхтение его трубочки. Работа была его религией, его верой, и этот добрый, застенчивый и необычайно мягкий человек становился резким и жестким, когда сталкивался с лодырями и бездельниками. Все мы помним его дружбу, его заботливость о товарищах, его неприхотливость и аскетичность. Так уж повелось, что при коллективных ночевках самая неудобная постель и самый плохой кусок одеяла доставался Олендеру. И не потому, что ему предлагали неудобную постель, он сам выбирал ее и ссорился, уступая более удобное место товарищу. Все мы помним его необычайную скромность, помним, как он сердито смущался, когда приезжавшие из Москвы рассказывали ему о похвалах начальников. Он краснел, произносил отрывистые слова и переводил разговор на другую тему.
Все мы помним его любовь к книге, к поэзии. Этот вечный странник ухитрялся возить с собой десятки любимых книг, и если вы входили в пустую избу, приехав на фронт, и находили на столе Энгельса, Флобера, Блока, Тютчева, Анатоля Франса, это уже было верным признаком того, что здесь живет Олендер. Помню, когда мы с Коломейцевым лежали в темноте на соломе под Сталинградом, в небольшой деревушке М. Ивановка, и под гул ночных самолетов Олендер читал нам почти всю ночь напролет десятки и сотни строк своих любимых поэтов Багрицкого и Блока. И мы помним Олендера в его короткие приезды в Москву — немного смущенного, кажущегося одиноким, Олендера, поглядывавшего пытливо и чуть насмешливо. Благородный характер, тонкий ум, чистота души, скромность и доброта этого человека создали ему верных и уважающих его друзей среди журналистов, командиров, политработников, солдат».
Вот теперь мне легче будет рассказать о превращении капитана Олендера в полковника Донского. А дело было так: как-то в середине прошлого года Олендер принес мне большую статью, посвященную некоторым вопросам тактического искусства. Серьезная статья и нужная. В конце ее увидел подпись «Подполковник П. Донской». Вызвал Олендера, похвалил статью и спросил:
— Кто это подполковник Донской?
— Это я.
И стал объяснять:
— Подписал ее так, чтобы статьей заинтересовать не только командира среднего, но и старшего и высшего звена. А то увидят некоторые начальники капитанскую подпись и подумают — к ним, мол, не относится...
Признаться, вначале это меня смутило. При чем здесь звание? А потом подумал, что, быть может, резон в этом есть. Увы, такие нравы в армии существуют: чин и должность действуют там и тогда, когда судят о человеке. Ладно, быть посему, но только звание подполковника я зачеркнул и поставил «Полковник П. Донской». Повышать так повышать!
С тех пор Олендер подписывал корреспонденции своим именем и званием, а такого рода статьи, какая публикуется сегодня, обозначал псевдонимом. Но я обязан сказать, что мы его никогда не принуждали, делал он это по своей воле.
<...>
<...>
Войсковая разведка! Эта тема не сходит со страниц газеты. Доказывать ее значение в дни подготовки к решающим сражениям нет надобности. В эти дни опубликованы очерк Петра Олендера «Разведывательная засада», смахивающая на военный детектив, статья Ивана Хитрова «О штабной культуре разведчика», касающаяся проблемы, которой уделялось мало внимания. Особо следует отметить выступление одного из руководителей войсковой разведки наших вооруженных сил генерала И. Виноградова «Некоторые вопросы войсковой разведки». Характерна она вот чем. Ведь как обычно бывает? Если выступает в газете кто-либо из руководителей, он считает своей обязанностью вначале сказать о достижениях, а затем перейти к недостаткам. Виноградов избежал этого штампа, который, кстати, процветает и поныне. Он сосредоточился исключительно на недостатках в работе разведки, и не на «некоторых» и «отдельных», а на очень серьезных.
<...>
<...>
Июнь сорок третьего года. До великой Курской битвы остался месяц. Кто в начале июня мог сказать, что она начнется 5 июля? Но что решающее сражение надвигается, чувствовали и осознавали многие. Это определяло и отбор публикуемых в газете материалов. Печатаются статьи, темы которых упоминались во время наших последних встреч с Г. К. Жуковым. Это, к примеру, статья генерал-майора И. Людникова «Некоторые вопросы современной обороны», подполковника И. Федисова «Отражение массированных танковых сил», Пётра Олендера «Удар танков по прорвавшемуся противнику».
<...>
<...>
Напечатана корреспонденция Петра Олендера «Как были отбиты четыре атаки врага». Это — уже на орловско-курском направлении. Немцы несут большие потери в людях и технике. И у нас, понятно, потери немалые. Константин Симонов, добравшись до 13-й армии, на КП 75-й гвардейской Сталинградской дивизии генерала Горишнего сделал после разговора с ним такую запись: «Вдруг вспоминает о потерях первого дня: «Я понес потери до двух тысяч человек и потерял 48 танков. Люди, я вам просто скажу, умирали возле своих пушек, но в свою очередь 50 немецких танков выбили». Конечно, эти цифры не попали на страницы газеты. И это не требует объяснения.
<...>
Давид Ортенберг «Сорок третий»
«...Что мне еще запомнилось на четыре года войны?
В июле 1941 года мы, группа работников редакции и политотдела, заночевав в лесу, спросонок услыхав страшную стрельбу и непроверенный слух, что 18-я танковая дивизия заняла Великие Луки, въехали в этот горящий город раньше наших войск, которые обошли его с боков. В августе того же года мы спокойным Петром Лидовым участвовали в разведке боем под Жлобином. В конце ноября сорок первого года, отказавшись со штабом одного из полков 9-й гвардейской дивизии в окружении, я и фотокорреспондент Батя вместе с работниками штаба отбивались от немецких автоматчиков до темноты, а потом с боем прорывались к своим. Там мы делали то, что делали другие, — не больше, не меньше.
Во время отступления из-под Валуек на Россошь мы с Петром Олендером заскочили к прорвавшимся фашистам около Острожска и едва утекли под пулеметным и минометным огнем. Примерно тоже получилось около Чаус, где мы, перепутав дороги, в темноте подъехали под передний край немцев на полуторке, и я до сих пор не могу представить, как мы ушли из-под густого минометного огня и не подорвались на минах на ничейной земле.
Вообще же, находясь на полковых и батальонных НП или заползая в окопы переднего края, чтобы беседовать с солдатами и офицерами, приходилось делать то, что делали они. Однако, повторяю, подвигов воинских — таких, о каких приходилось писать, показывая наших воинов, мне не довелось совершить. Это грустно, но, увы, факт».
<...>
Очевидно. под впечатлением случившегося Крайнюков, прощаясь со мной, хмуро сказал, чтобы я и ехавший со мной вместе Капустянский и корреспондент «Правды» Курганов были поосторожнее в дороге. А утром, когда мы собрались ехать, оказалось, что на выделенном нам вездеходе «додж-3/4», кроме водителя, по распоряжению Крайнюкова силит еще и автоматчик.
Не буду долго говорить о наших дорожных страхах в ту поездку. Такие вещи каждый вспоминает по-своему. Что касается меня, признаюсь, что когда мы во время поездки находились не в войсках, а в дороге, особенно на безлюдных ее перегонах, на душе у меня скребло. Добавлю, что и тогда и потом известные основания к беспокойству были. В армейскиих тылах, на дорогах и ночлегах, погибло от рук бандеровцев немало офицеров и солдат, оказавшихся вне расположении воинских частей. Незадолго до нашей поездки в этих местах был застрелен бандеровцами один из лучших корреспондентов «Красной Звезды», капитан Пётр Олендер. А несколькими месяцами позже по дороге на Львов был убит в перестрелке — тоже с бандеровцами — фотокорреспондент «Известий» Павел Трошкин, мой спутник в первые месяцы войны.
<...>
Константин Симонов «Разные дни войны. Дневник писателя»
Авдеенко Александр Остапович (1908—1996) — прозаик, публицист, драматург, киносценарист, член Союза писателей СССР, автор более сорока книг. Награжден орденами Красной Звезды, «Знак Почета», Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I степени. В 1942—1945 гг. — на фронте в должности военного корреспондента дивизионной газеты «За Отчизну» 131 дивизии, затем газеты «Сын Родины», также писал заметки и очерки для ряда других газет в том числе и для «Красной звезды», участвовал в прорыве блокады Ленинграда. В соавторстве с П. М. Олендером, эти два фронтовых корреспондента, стали одними из самых первых советских журналистов, которые непосредственно с мест событий, сообщили миру об ужасных злодеяниях, которые творились фашистскими извергами в Бабьема Яру с конца сентября 1941 года и до момента освобождения Киева (А. Авдеенко, П. Олендер «Бабий Яр», «Красная звезда», 20 ноября 1943, № 274 (5645), стр. 3).
 |  |
| Обложка книги | Титульный лист |
 |  |
 |  |
 |  |
Корреспондент газеты "Санди таймс" и радиокомпании ВВС (Би-би-си) А. Верт находился в СССР с июля 1941 по 1946 год, а потом по собственным впечатлениям, документам и другим первоисточникам написал эту, по его словам, "человеческую историю". Впервые книга вышла в США в 1964 г., затем в Англии, Франции, ФРГ и других странах. Как там считали, она "открыла глаза" западным читателям на подлинные события, происходившие на Восточном фронте и в России. "Я делал все, что было в моих силах, чтобы рассказать Западу о военных усилиях советского народа", — отмечал Верт, имея в виду свою корреспондентскую деятельность. Эти слова можно отнести и к его книге.
<...>
В столовой для летчиков, где нам пришлось долго ждать, оказались три советских корреспондента в военной форме — Олендер из "Красной звезды", Розовский из "Известий" и еще один, чью фамилию я забыл. Они время от времени посещали Сталинград. Олендер рассказал о Гумраке, местечке к западу от Сталинграда, где он был свидетелем самого грандиозного побоища немцев, какие он когда-либо видел. "Земля была буквально усеяна трупами. Мы их плотно окружили, и тут наши "катюши" открыли огонь. Боже, какая это была мясорубка! У немцев там остались тысячи грузовиков, легковых машин — по большей части сваленных в овраги, так как у них не было уже ни времени, ни средств их уничтожить, тысячи орудий. 60—70 процентов грузовиков и орудий можно еще отремонтировать и снова пустить в дело… Мы захватили даже продовольственный склад — за четыре или пять дней до конца! Вот небось немцы горевали!"
"В деревнях, которые уцелели на территории окруженной немецкой группировки — а некоторые деревни все-таки уцелели, — жуткая, страшная атмосфера, — сказал другой собеседник. — Кое-кто из крестьян там еще остался; к счастью, большинство ушло за Дон еще задолго до окружения. Даже в этом небольшом районе были свои партизаны. Ну, не совсем партизаны, а просто отчаянные люди, которые прятались от немцев и ждали прихода наших войск. Был один полусумасшедший старик, который воспользовался общим замешательством немцев — это было за час до нашего прихода, — спрятался в какой-то яме и оттуда ухитрился перестрелять с десяток фашистов. У него были личные счеты с ними. Немцы не то изнасиловали его дочерей, не то еще что-то сделали. В чем там было дело, я так точно и не выяснил".
К разговору присоединился только что вошедший в комнату грубоватый капитан с вислыми усами. Он рассказал, что немцы бросили огромное количество техники в Питомнике и на аэродроме около него, где бои носили очень упорный характер. Там было очень много немецких дотов, которые в конце концов пришлось подавить мощным огнем артиллерийских орудий и "катюш". "Теперь там вся земля усеяна тысячами замерзших трупов фрицев. Наши пушки разбили также почти все самолеты, находившиеся на аэродроме, в том числе несколько "юнкерсов-52"… До войны там был замечательный фруктовый питомник, где выращивались лучшие сорта яблонь, грушевых и вишневых деревьев. Теперь все это уничтожено.
По соседству, — продолжал он, — мы обнаружили лагерь для советских военнопленных, прямо под открытым небом. Да, под открытым небом… Он окружен колючей проволокой. Ужас! Сначала там находилось 1400 человек, которых немцы заставили строить укрепления. В живых осталось только 102 человека. Вы скажете, что немцам самим было нечего есть, но ведь пленные начали голодать задолго до того, как немецкие войска попали в окружение. К сожалению, когда наши бойцы нашли нескольких полумертвых людей, лежавших среди множества замерзших трупов, они начали тут же кормить их хлебом и колбасой, и в результате некоторые из них умерли…"
К нам подошли два молодых солдата. Один из них, украинец, начал говорить о своих родителях и жене, которые остались в Киеве. Он не имел от них никаких известий. "Но если дела и дальше так пойдут, — заметил он, улыбаясь, — то мы, возможно, скоро сами будем в Киеве. Вчера я спустился к Волге, хотел поудить рыбу в проруби, и видел, как через реку гнали тысячи немецких военнопленных. Это была картина! Грязные, небритые, некоторые с длинными косматыми бородами, многие покрыты язвами и чирьями, одеты все ужасно. Трое упали и тут же замерзли".
<...>
Александр Верт «Россия в войне. 1941—1945»
Имя Петра Олендера указано на мемориальной доске «Журналисты, погибшие в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.». Доска установлена в Москве, во дворе Центрального дома журналиста (Домжура) у Памятника журналистам Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.
Имя Петра Олендера указано на памятной доске «Светлой памяти краснозвёздовцев, погибших при исполнении журналистского долга в годы Великой Отечественной войны и в мирное время». Доска установлена в редакции газеты «Красная звезда», Хорошёвское шоссе, 38.
